На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Примечания

136 823 подписчика

Свежие комментарии

  • Гарий Щерба
    ВСЕ  что  ПОДОНОК  УКРАЛ  у  РОССИИ , НАГЛОСАКСЫ КОНФИСКУЮТ  и  ВЫКЕНУТ  ТРЯПКУ--ПРЕДАТЕЛЯ  на  ПАПЕРТЬ , ПОДЕЛОМ  .....Экс-глава Севасто...
  • Николай Сергиенко
    А у нас всегда так....наворуют уедут на Запад...и только потом наши начинают вещать,ах какие нехорошие.Гусинский,Бере...Николаев: Овсянни...
  • Владимир Бурцев
    Все его назначения в совет федерации подлежат сомнению и должны быть пересмотрены, т.к.- возможно злоупотребление при...Николаев: Овсянни...

Мишкин день. Судьба мальчика, пережившего войну в Севастополе

Он мечтал стать морским офицером, ходить в моря, защищать страну, получать боевые ордена и быть любимым. Но вместо орденов жизнь наградила Мишку зоновским опытом, наколками и кличкой Грек. Писатель Владимир Гуд – о судьбе севастопольского мальчишки, которую исковеркала война.

Шмонать неостывшее поле боя, да еще в темноте – дело, мягко говоря, опасное. Оно, однако, того стоило. Тесаки, финки, часы, перстни, цепочки с крестиками и медальонами можно было выгодно обменять на продукты. Консервы, галеты и шнапс пригодятся на мальчишеских пирах в развалинах домов и карстовых известковых пещерах. Удачно проданный «вальтер» или «парабеллум» и вовсе сулили пацанам долгую сытую жизнь.

А главное – убить немца. Успеть лично убить хотя бы одного.

Четырнадцатилетний Гога, вожак и непререкаемый авторитет, утверждал, что живые еще должны валяться на камнях у моря, в кромешном аду, устроенном отступающим фашистам нашими штурмовиками, «катюшами» и гаубичной артиллерией. И это был последний, единственный шанс. С рассветом потянутся на перепаханное тротилом пространство в район бухты Казачьей, Фиолента и мыса Херсонес похоронные и хозяйственные команды, саперы с миноискателями.

Разбитые немцы на мысе Херсонес, 1944 год. Архивное фото

Умирающих врагов, скорее всего, пристрелят – уж больно злы на немчуру морские пехотинцы и бойцы Приморской армии, которые освободили Севастополь сегодня днем.

На обугленном бульваре, под обезглавленной статуей генерала Тотлебена усатый солдат в пыльных обмотках кормил двенадцатилетнего Мишку американской тушенкой из банки, вспоротой трофейным тесаком.

- Запомни этот день, сына! Девятого мая сорок четвертого года мы вернули тебе твой город! Тебе здесь расти, дома строить.

Голодный Мишка ел и радостно кивал. С далекого мыса Херсонес доносилась непрерывная канонада, туда же, волна за волной, накатывались на бреющем полете штурмовики. Пехотинец сказал, что сейчас за городом добивают немецкую семнадцатую армию, а на прощанье спросил:

- Папка твой воюет?

- Не-е-е, - шмыгнул носом Мишка, - Он здесь корабли ремонтировал и погиб под бомбежкой. А мамка померла от тифа.

На третьи сутки на Херсонесе стало тихо.

Вездесущий Гога под видом попрошайки побывал на постах боевого охранения, и «все разузнал». Той же ночью пацаны вышли «на дело».

Впереди, конечно же, Гога, следом Мишка и его ровесник – лопоухий Стас. Пробраться к месту побоища по заросшей полынью и диким маком ложбине было несложно. Солдаты в охранении, по словам Гоги, «были выпимши», вопреки уставу жгли костры и громко разговаривали: праздновали победу.

Залитое мертвенным светом луны побережье являло ужасную картину. Еще чадили воронки и груды покореженной техники, знакомо воняло взрывчаткой, гарью и чем-то навязчиво, до тошноты, сладким.

Пленные фашисты в Севастополе

Рассредоточившись, так чтобы не терять друг друга из виду, пацаны ощупывали мертвецов. Порядок шмона установился сам собой: расстегнуть ворот, проверить на наличие цепочки, затем нагрудные карманы, пальцы на предмет колец, поясной ремень и не забыть о карманах брюк. Солдатские ранцы вытряхивались на землю, содержимое проверялось наощупь.

Вопреки ожиданию трофеев было немного, но постепенно у них появились финские ножи, какие-то консервы в плоских банках, вожделенная фляга со шнапсом, несколько цепочек белого и желтого металла и даже массивный перстень. Хозяин «печатки» и был первым «ожившим» врагом, которого Гога прикончил ударом ножа в горло.

У Гоги были причины мстить: два года назад, неподалеку от этих мест, в руинах 35-й батареи среди последних защитников Севастополя погиб его отец. Говорили, что немцы загоняли пленных в воду по десять человек и, развлекаясь, стреляли по головам. Расстреливали даже за флотскую тельняшку, обнаруженную под армейской гимнастеркой. Гога верил, что его батя отстреливался до последнего патрона, потом пошел в рукопашную и погиб.

Желанные пистолеты не попадались – в кобурах мертвых офицеров и фельдфебелей почему-то было пусто.

Сбитый немецкий самолет под Балаклавой. Архивное фото

Часы попались Мишке, когда они уже собирались уходить. Грузный немец, по чину явно не рядовой, лежал ничком, подвернув под себя левую руку. Сопя от натуги, Мишка перевернул тело на спину и первое, что бросилось в глаза – был сверкнувший под луной циферблат.

Дрожащими пальцами Мишка стал расстегивать ремешок и вот тогда-то «труп» резко отдернул руку и застонал. Несколько секунд они глядели друг на друга в упор: отпрянувший Мишка и приподнявшийся с земли, опирающийся на локоть фашист.

- Вассер! – сипло воскликнул немец, - Тринкен! Битте, тринкен!

На это глухое восклицание ушли последние силы раненого, он откинулся на спину, рука с часами  умоляюще продолжала «ползти» по земле в Мишкину сторону:

- Майн гот! Вассер! Битте, киндер! Битте!

- Там немец… Живой… - шептал Мишка дрожащими губами подбежавшему Гоге.

- Живой?! Ты его убил?

Сам не зная почему, Мишка закивал головой малодушно и торопливо. Но Гога не поверил, шагнул в темноту с финкой в руке и там, куда он шагнул, раздался спустя несколько секунд предсмертный вскрик.

- Медуза! – презрительно произнес вынырнувший из тьмы Гога, - У него, между прочим, в кобуре «Парабеллум» Он мог бы нас тут всех положить из-за тебя!

Пистолет Гога спрятал в вещевой мешок, часы самодовольно надел на руку, поглядев на циферблат, примирительно буркнул: «Пошли!» 

Чтобы не нарваться на патруль, они отлеживались в   пещере на склоне Лабораторной балки, а когда взошло солнце, по частям перетаскали добычу к Гоге домой.

***

«Никогда ничего не бери у покойника», - повторяла вновь и вновь тетка Галя, мать Гоги.

Тетка Галя и забрала сироту Мишку к себе жить, когда Гога подорвался на гранате. Кореш успел выгодно обменять парабеллум у военных моряков на мясные консервы, сгущенку и табак, хотел добыть другой пистолет, но ему по локоть оторвало руку с «теми самыми» немецкими часами.  Гога истек кровью на ночном Фиоленте среди мертвых фашистов, которых неделю не убирали с поля боя.

Убитые немцы в районе Казачьей Бухты, 1944 год

Мишку Гога в ту ночь с собой на промысел не взял, взял лопоухого Стаса, которому осколком той же гранаты гранаты выбило глаз. Потом Стасу вставили стеклянный протез, и пацаны на школьных переменках гурьбой тащили его под лестницу или в кусты: «А ну, покажь! Покажь!» Мальчишкам было интересно подержать в руках стеклянный глаз, так похожий на настоящий.

Одноглазого парня не взяли в армию, он стал пить, промышлял ставридкой возле мыса Айя, пока внезапный шторм не опрокинул ветхий ялик. Стаса искали, но не нашли. Он утонул там, где осенью сорок первого немцы потопили транспортное судно, на котором служил матросом его отец. Берег был рядом, но никто не спасся: «Мессершмитты» расстреливали плывущих людей.

***

Гогу и Стаса Мишка вспоминал каждый раз, когда в день Победы, опираясь на костыль, стоял на тротуаре в центре города и смотрел на проходящие мимо колонны ветеранов и моряков Черноморского флота. Одноногий, одинокий, без единой медали на пиджаке. Как же так получилось? Ведь он мечтал стать морским офицером с кортиком и золотыми погонами, мечтал ходить в моря, защищать страну, получать боевые ордена и быть любимым красивой девушкой.

Девушку Мишка присмотрел еще в девятом классе, но… В отличие от страны, где в те годы оставалось по одному мужику на деревню, послевоенный Севастополь недостатка в молодых мужчинах не испытывал. Город восстанавливали ленинградцы, москвичи, выходцы с Кубани и Сибири. У севастопольских девушек, гонорливых и переборчивых был богатый выбор: матросы, солдаты, пограничники, курсанты, офицеры, строители и заводские рабочие. В отличие от Донбасса, где бабы подкармливали пленных врагов, растаскивали по домам и даже рожали от них детей, в Севастополе пленных немцев продолжали презирать и ненавидеть.

Пленные немцы под скалами в районе Казачьей, 1944 год

Отстраивая город, севастопольцы трудились до изнеможения, но вечерами оживали многочисленные танцплощадки с духовыми оркестрами и непременными драками. Моряки дрались с солдатами, а потом объединялись с ними и лупили гражданских. Гражданские лупили военных, и особенно моряков в белых форменках, и уж совсем особенно – флотских офицеров. Разумеется, «из-за баб».

Шестнадцатилетний Мишка – горячий южный парень, по матери молдаванин, по отцу грек, был до закипания крови влюблен в грудастую сверстницу Оксанку. Оксанка на Мишкину любовь плевать хотела, зато охотно пошла душной июльской ночью в заросли акации с молодым рослым капитан-лейтенантом. Обезумевший от ревности Мишка прокрался следом и ударил каплея заточенной отверткой. Офицер выжил, но юный ревнивец пошел по этапу.

Мечта о море, золотых погонах, кортике, боевых орденах так и осталась мечтой. Вместо орденов и медалей судьба наградила Мишку зоновским опытом, наколками и кличкой «грек».

Танцы в послевоенном Севастополе. Архивное фото

Лишенный по освобождению права проживать в Севастополе, Мишка трудился на угольной шахте в Макеевке, заработав под землей хронический бронхит и силикоз. Выручила Мишку наследственная (по отцу) необыкновенная музыкальность и приобретенное в лагере специфическое чувство юмора, не чуждого и шахтерам: в тридцать пять лет он стал заведующим поселковым клубом.

Донбасс – не самое плохое место на земле, может быть Мишке надо было строить там судьбу. Но тот, кто хоть раз пожил в Севастополе, подышал солнечным ветром на обрывах Фиолента, побродил над морем пропахшими сосной и можжевельником горными тропинками Балаклавы, уже нигде на Земле не почувствует себя счастливым.

Сорокалетний грек Михаил Феодорыч вернулся в светлый южный город больным и бездомным, шоферил много лет в санэпидслужбе Черноморского флота. И хорошо шоферил, потому что, когда отрезали доктора Мишке ногу по причине вулканическогого курения и питья, командир сжалился и оставил Феодорыча в части на должности сторожа.

Разрушенный Севастополь восстанавливала вся страна

Сторожил Мишка часть без особых нареканий, правда, очень не любил, когда дежурные офицеры контролировали его в ночное время. А он и не спал, он прятался в кипарисовых зарослях с куском трубы и когда очередной капитан или майор шел в ночи по направлению к КПП, Феодорыч выскакивал из чащи и кричал:

- Сдавайся! Я – коварный грек Метакса!

«Коварного грека» прощали. Командир части даже пытался довести до Мишки, что Спирос Метакса был сосем не хулиган и десять лет своей жизни терпеливо потратил на создание всемирно известного бренди. На что Феодорыч, хитро прищурившись, отвечал:

- Всякий грек коварен, товарищ полковник!

Прощали Мишке и то, что он ночами наигрывал на расческе, как на губной гармошке, репертуар группы «Битлз». Более того, умоляли на «бис» исполнять битлов на корпоративах.

Прощали и за то, что летними ночами Феодорыч лабал на расческе, сидя на ступеньках КПП, а вокруг непременно располагалась стайка завороженных девчонок, идущих с моря. Ну чем не коварный грек?!

Все свои накопления Мишка вложил в автомобиль – бежевый «жигуленок» шестой модели, на котором постоянно возил свою гражданскую супругу Валентину на дачу.

Дача находилась на мысе Фиолент, неподалеку от места, где Гога зарезал немца, а потом подорвался на гранате. Может быть поэтому Мишка не любил на даче ночевать, а уж если и оставался, то бессонно сидел в беседке, вслушиваясь, внюхиваясь в чернильный южный сумрак.

Иногда, выпив, Мишка признавался, что живет лишь «от мая до мая», когда в День Победы и, одновременно, в День освобождения города в стареньком, но опрятном пиджаке, он смотрит на парадные колонны, идущие центральному городскому кольцу.

Однажды, на чествовании ветеранов Феодорыча тоже попросили выступить. Мишка долго отнекивался, а потом рассказал, что «из всей войны» запомнил лишь дрожащий от бомбежки потолок подвала (в тот день на заводе убило его отца), американскую тушенку, которой его накормил запыленный боец девятого мая у памятника Тотлебену. И еще немца, которого Гога зарезал ночью на мысе Херсонес. Феодорыч так и сказал: «мы с Гогой немца зарезали», а потом вынул расческу и сыграл Let it be. Что в переводе на русский означало «Пусть так и будет».

В переполненном зале стояла жутковатая тишина.

***

В девяностые Феодорычу не повезло. Возвращаясь с дачи на своей вечной «шестерке», он неосторожно ударил (а может, грека коварно подрезали?) какой-то джип. Из внедорожника вылезли бритоголовые парни и поставили Мишку «на счетчик».

Ему предлагали обратиться в милицию, предлагали оставить машину до разрешения проблемы на территории части, но Мишка уперся. Когда к нему домой заявились «гоблины», одноногий грек встретил их с арматуриной и даже успел кого-то «отоварить». Машину у него все равно отобрали.

От расстройства Мишка крепко запил и его уволили с работы. А два года спустя в городской больнице ему отрезали вторую ногу, после чего Феодорыча покинула гражданская жена.

Из жалости Мишку порой навещали былые коллеги, всякий раз изумляясь тому, что Феодорыч не опустился. Коммуналка, которую городские власти выделили инвалиду, напоминала чистенькую монашескую келью. Михаил Феодорыч лежал на солдатской койке под иконой Божьей матери и лабал на расческе битлов.

Спустя еще пару лет до Мишки добрались «черные» риэлторы. Комнату продали, а хозяина увезли. В последний раз Мишку видели в День Победы. Безногий седой грек сидел на тротуарном бордюре в стареньком пиджаке без единой медали, смотрел на марширующих моряков и плакал.

Феодорыч вообще-то был мужиком не из плаксивых.

Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх